Последний реставратор Бурятии?
— Музей существует для того, чтобы хранить вещи. А что
такое хранить без реставрации? — рассуждает Михаил
Воробьев. — Любая археологическая находка несет на себе
хоть и величественный, но разрушительный след времени.
Михаил Леонидович показывает бронзовые наконечник и кольцо,
обнаруженные при раскопках. О том, что это бронза,
неспециалисту догадаться сложно: оба предмета сплошь покрыты
зеленью разных оттенков.
— Самый темный цвет — это сухая, благородная патина, здесь
химический процесс разрушения металла завершился, и изделию
ничто не угрожает, — поясняет мастер. — А вот яркие
оттенки, неоднородность патины означают, что металл активно
разъедается. Некоторые восхищаются: "Ой, какая патина
красивая!" Но это непрофессиональный взгляд. Пройдет немного
времени и металл превратится в пыль.
Работа по реставрации находки очень тонкая. Снимать патину
приходится под микроскопом, иголочкой. А еще нужно учесть,
что рядом могут располагаться участки с разными
повреждениями. Одно требует скола, другое — кислоты, причем
такого ее аккуратного нанесения, чтобы металл остался
нетронутым. Главный принцип действия — как у целителя: "Не
навреди". Реставратор для предметов старины — действительно
как врач. Прежде чем начать лечение, необходимо изучить
"анамнез", поставить диагноз и уж потом приступать к
операции.
— Прежде чем хватать инструмент и бросаться в работу,
предмет долго-долго изучаешь. — рассказывает мастер. —
Какой бы методикой ты ни владел, ты каждый раз
разрабатываешь способ реставрации по новому.
Чтобы подготовить реставратора, нужно очень много времени,
делится мастер. Он занимается восстановлением артефактов уже
более двадцати лет и все равно считает, что многих секретов
мастерства не познал.
Единственные в Сибири
О возрождении древних находок мастер готов с воодушевлением
рассказывать часами. А ведь обрести свое любимое ремесло ему
удалось благодаря стечению многих обстоятельств.
Художник-живописец Михаил Воробьев работал в Министерстве
культуры Бурятии с художникамилюбителями, когда возникла
идея: зачем возить музейные экспонаты на реставрацию в
Москву, если можно обучить своих специалистов? Нашего
собеседника отправили в столицу для переговоров, в Москве
пошли навстречу идее и организовали на Байкале стажировку
для всех реставраторов Советского Союза.
— Это же такая школа была для наших будущих реставраторов
по металлу — ювелиров и чеканщиков! — вспоминает Михаил
Леонидович. — Это было просто сногсшибательно.
С того самого масштабного мастер-класса и началась история
реставрации в Бурятии. Пятеро мастеров побывали потом еще в
Москве, Ленинграде, Архангельске, на Украине и в Прибалтике.
В Улан-Удэ работала единственная на всю Восточную Сибирь
мастерская реставрации по металлу от Свердловска до
Владивостока.
— Тогда только в Иркутске работали специалисты, но
занимались реставрацией икон, — вспоминает мастер. —
Заказы поступали из Тувы, Красноярска, Якутии, Хабаровска,
Владивостока. Города в очередь выстраивались с просьбами!
Авторитет и школа были порушены в один день: мастерские
подожгли, пожар уничтожил часть здания, после чего приказом
минкультуры мастерскую закрыли. Разрушать — не строить: с
тех пор ничего восстановить так и не смогли.
— В министерстве одни только разговоры: Просили составить
план восстановления мастерской, я уже несколько раз
составлял, а дело не сдвинулось ни на йоту — вздыхает
Михаил Леонидович. Он говорит, что возрождать традиции
реставрации в республике нужно срочно, иначе не успеть,
просто не у кого будет перенимать опыт.
— Сейчас еще есть люди, оборудование... Все упирается в
помещение. Просто воля нужна!
Загадки древних мастеров
Когда еще в советские годы нашему собеседнику доводилось
бывать на стажировках и встречах с коллегами, он знал
практически всех реставраторов в стране. Профессия это
редкая, специалистов мало. И внутри каждого направления
(реставрация икон, ткани, металла) существуют еще свои
ответвления. Кто-то специализируется на оружии и все время
реставрирует только оружие, кто-то — на скульптурах из
металла.
— Моя любимая тема — это археология, и я стараюсь не
пропускать не одного сезона, — делится мастер. — Мне
нравятся найденные вещи, нравится, что их когда-то сделали
люди: Я смотрю и понимаю, как создавал это человек, какую он
применил технику. Как в то время можно было на коленке
сделать такие прекрасные вещи?! Красиво, захватывает... Для
музея истории я больше всего делал буддийскую скульптуру,
атрибутику. Там очень ярко видно совершенство искусства,
потому что работали великие мастера. Приятно просто держать
эти вещи в руках, а еще большее удовольствие — от того, что
ты спасаешь их.
Проникновение в замысел древнего художника — очень
захватывающий процесс.
Вот недавно мой ученик реставрировал старый замок. Долго
ломал голову и говорит: "Как здесь крышка интересно
сделана!" Ведь и тогда у людей была задача — чтобы никто не
открыл. Замочек весь запаян, сделан так, что не
подкопаешься, а ведь это тоже мастерство. Тот слесарь,
который делал замок, тоже голову ломал: как этот секрет
воплотить? Когда вещь попадается такая интересная, ты вместе
с исполнителем, вместе с мастером заново все переживаешь.
Разрушаются уникальные вещи
На вопрос о самых запомнившихся находках, прошедших через
его мастерскую, Михаил Воробьев затруднился ответить: таких
очень много, но в памяти всегда остается первая сделанная
вещь.
— Та радость, которую ты испытал, остается на всю жизнь. До
сих пор меня сопровождает это чувство, когда я беру вещь вот
такую (мастер показывает изъязвленное временем кольцо. —
прим. авт.) и превращаю ее вот в такую (он демонстрирует его
"брата", уже прошедшего процедуру восстановления). Это
преображение — самое радостное.
Мастеру-реставратору приходится идти практически по пути
мысли исполнителя каждой вещи и в процессе понимать, что же
за предмет попал ему в руки. Например, в практике нашего
собеседника была работа над странным ножом, изогнутым под
углом. Казалось бы, ну для чего гуннам такая вещь? А ларчик
просто открывался: нож этот не боевой, а хозяйственный —
для свежевания бараньей туши лучше и не придумаешь.
— Выставку предметов гуннской культуры для Бельгии мы с
учеником готовили два года, — вспоминает Михаил Леонидович.
— Было понимание того, что ты открываешь людям глаза на эти
шедевры. Казалось бы — гунны, которых считают дикарями,
развалившими Римскую империю, а они умели делать настолько
тонкие и изящные атрибуты, оружие. Они даже сумели еще до
нашей эры изобрести, по сути, пулю — бронзовый наконечник,
залитый оловом. А мы думаем, что это только в XVIII веке
придумали. Как-то я работал с колесницей. Вы только
представьте: она бронзовая, позолоченная, наверху стоят
шестики, и на них — крутящиеся трубочки. И когда колесница
ехала, она вся сверкала, а эти трубочки крутились. То есть
гунны знали толк в прекрасном!
Удивительно и качество работы древних людей: найденный меч,
которому не меньше двух тысяч лет, все еще хранил остроту
граней! Женские украшения поспорят по оригинальности с
современной бижутерией.
И, конечно, больно мастеру видеть, как масса археологических
находок и древних ценностей пропадает на глазах из-за
нехватки специалистов по реставрации. С болью наш собеседник
вспоминает, как отданную в дацан буддийскую скульптуру
священнослужители не смогли уберечь: обычный
художник-оформитель покрыл ее позолотой прямо по трещинам.
Спасать святыню вызывали мастеров из Эрмитажа.
Буквально недавно нашему собеседнику в одном из музеев
республики показали семейские чуни: спасите, мол, экспонат.
А кожа уже пересохла, даже специалист мало что сделает. И
ведь все подобные вещи — в единственном экземпляре. Если их
не лечить — нечего будет оставить потомкам. Утратится
историческая память народа. Показывая восстановленные им
вещи, Михаил Воробье уверенно говорит:
— Моей жизни не хватит, чтобы все сделать, как бы я ни
старался, и ученикам моим еще вот так хватит! Вот только
были бы продолжатели.
Не так давно ученик нашего собеседника побывал в Монголии и
вернулся полный рассказов: там реставраторов готовят
серьезно, отправляют на стажировки в солидные научные центры
всего мира. А вот у нас — только обещания и планы вместо
реальных дел по спасению шедевров.