Семья обвиняет врачей в смерти двух сыновей
"По палате бегали мыши и ползали мокрицы"
Когда Наталья и ее муж Александр узнали, что у них будет двойня, мальчики, их счастью не было предела. В молодой семье уже была четырехлетняя дочь, и родители очень радовались, что их семья пополнится сразу двумя сыновьями. Весь срок Наталья проходила нормально, и, казалось, ничего не предвещало беды.
Но двойняшки в семье Лобановых родились на месяц раньше положенного срока, в День космонавтики — 12 апреля 2006 года. Наталье сделали кесарево сечение, Никита родился весом 1 кг 900 граммов, Кирилл — два килограмма ровно. Наталью успокаивали: двойни часто рождаются раньше времени. Врачи роддома сказали, что у малышей что-то с дыханием, и положили их на двое суток в кувез. Через десять дней мать с детьми перевели в детское отделение больницы, как тогда сказали, просто для того, чтобы дети добрали вес.
— Когда мы переехали в отделение, я просто ужаснулась, какие там условия, — рассказывает о своих первых впечатлениях Наталья. — В палате была такая сырость, что с окон текла вода, пеленки сушились прямо в палате на батареях и кроватях. Мы сами и убирали воду с окон, и мыли туалеты. Смотреть было страшно, не то что ходить, а ведь в этом туалете нам нужно было под раковиной подмывать детей. Поразило, что даже бактерицидной лампы не было.
Четыре дня к нам практически никто не подходил. В понедельник утром врач не смогла прийти, пришла только после обеда, осмотрела, сказала, что все хорошо. Когда мы выписывались из роддома, в больницу выписку нам не дали. Видимо, из-за этого лечение вообще не проводили. Говорили, что у нас все нормально, нам ничего не надо, только добрать вес, анализы у нас хорошие. Я верила. В детском отделении у нас даже кровь не взяли на анализ, вообще никакие анализы не взяли. Сказали, зачем брать, у вас все нормально.
На пятый день пребывания в больнице Никите вдруг стало плохо. Он срыгнул чем-то желтым, испуганная мать обратилась к медсестрам. Те унесли ребенка в процедурный кабинет, прокапали ему что-то противорвотное и снова принесли матери. Но ребенку не стало лучше, он перестал есть и таял на глазах. Вечером медсестры делали обход, и Наталья вновь сказала им о состоянии малыша. Они вызвали из роддома неонатолога, который определил Никиту в реанимацию.
"Мне не нужен здесь ребенок!" — кричал реаниматолог
— Я бегала, просила, чтобы ребенка побыстрее перевели в реанимацию, зайду в кабинет, а они говорят: "Нам некогда, мы пишем". Наконец, мы оказались в реанимации. С жары, духоты и сырости мы попали в невыносимый холод. Мне с двумя детьми дали кушетку, никаких кувезов в реанимации не оказалось. Никита лежал на кушетке, его постоянно раздевали, ставили систему. Буквально за день на этом месте лежала бабушка, позавчера — мужчина. Ну как можно было там же и новорожденного держать! На дужке нашей кровати виднелись мелкие пятна крови. Уже потом мне говорили, дескать, это была ржавчина, но я все-таки могу еще определить, где кровь, а где нет.
Помню, реаниматолог кричал: "Мне не нужен здесь маленький ребенок!". Всю ночь я просидела с одним ребенком на руках, смотрела на другого, который был под капельницей. Медсестра спала. Смотрю, а по моей ноге мышка пробежала. Медсестра потом говорила, что стеновые мыши уже замучили их. Когда же из Минздрава приезжала проверка, весь персонал уверял, что никаких мышей у них нет и не было.
Никиту подключили к кислороду, но, по словам матери, назвать это качественной процедурой было трудно: трубки из носа постоянно выпадали. Вспоминает Наталья и еще один эпизод из больничной жизни, поразивший ее до глубины души. Пока она на часок бегала домой помыться, с детьми сидела свекровь. Она потом рассказала, что приходила врач, посмотрела Никиту, а на вопрос свекрови, почему ребенок постоянно открывает рот, спокойно сказала: "Наверное, воздуха не хватает".
Наталья требовала вызвать санавиацию, раз селенгинские врачи помочь малышу не в состоянии. На второй день мучений санавиацию все-таки вызвали. Приехавший доктор поразился состоянию ребенка, начал кричать на врачей, говорил, что малыша еще вчера надо было положить в кувез и подключить к кислороду.
Реаниматолог Батуев при Наталье начал искать кислородный шланг. "Он открыл тумбочку, — рассказывает сквозь слезы мать, — оттуда высыпалась заварка, шлангов в реанимации не оказалось. Врач на них так ругался, говорил: "Что у вас за реанимация!" Шланг для подачи кислорода нашли где-то в подвале, а потом нашелся и кувез. Меня с Кириллом определили " детское отделение. Я слышала, что у Никиты жидкость из легких откачивали. Вечером нам делали снимки, неонатолог Бартоева сказала, что-то есть, а заведующая детским отделением Фрышкина говорила, что вроде нет. Жидкости из легкого выкачали очень много. А утром мне сказали — ваш ребенок умер".
"В "скорой" сказали, что приедут, но машина стоит в гараже!"
Сразу после этого второй ребенок, Кирилл, начал чахнуть на глазах. Ему стало плохо, он ничего не ел, ему начали ставить системы, капать глюкозу. Семья Лобановых умоляла: спасите хоть этого малыша! Врачи позвонили в город, а там говорят: "Возьмем, если будут места".
— Наконец, нашего Кирилла повезли в детскую больницу 1, — рассказывает Наталья. — Около месяца мы ездили туда, смотрели в окошечко. Выписали нас оттуда в удовлетворительном состоянии, сказали, все хорошо, только вот из-за недоношенности могут быть общие последствия. Диагноза никакого не было поставлено. Вроде все нормально. Приехали мы домой, там нас наблюдала хороший врач Заборовская. Она бегала к нам практически каждый день и смотрела нас, все было хорошо. Ребенок развивался нормально. Все, что было прописано, все проставили.
На третьем месяце Кириллу внезапно стало плохо. Он начал постоянно плакать, что-то его тревожило, он плохо спал, у него начало тянуть ноги, руки, малыш стал запрокидывать голову. Педиатр настояла, чтобы мы ехали в город.
Вскоре нас положили в детскую республиканскую больницу. Нам поставили поражение ЦНС, недоразвитие из-за недоношенности. Ребенок плакал, руки-ноги заворачивал. У нас выявили высокий билирубин (пигмент желчи, продукт распада гемоглобина): допустимая норма 169, а у нас — 390! И поставили диагноз: поражение центральной нервной системы.
Вскоре после выписки из республиканской больницы Кирилла отправили в город оформлять инвалидность.
— Кириллу было уже восемь месяцев, он улыбался, просился в туалет, узнавал меня, уже пытался говорить, — плача, рассказывает Наталья. — Он хорошо развивался, но в последнее время вообще не слезал с рук, последние два дня спал только у меня на плече. В тот вечер я, как обычно, покормила его детской рисовой кашкой, уложила спать, а в 12 часов он заплакал, потом вдруг был такой толчок. Я включила свет, смотрю, а у него из носа что-то темно-коричневое вышло, потом изо рта. Я вызвала мужа с работы и попросила вызвать "скорую".
— Я вызвал "скорую", сказал, что ребенок не дышит, хрипит, просил побыстрее приехать, мне сказали, что приедут, но машина стоит в гараже! — поясняет отец малыша.
Пока врачи собирались, родители сами, на своей машине, привезли фельдшера, тут приехала и долгожданная "скорая", Кирилла повезли в реанимацию. Родителей выгнали, но они отчетливо помнят, что когда заглянули, то услышали слова врачей: "Что будем писать?"
Ребенок умер. Официальная причина смерти Кирилла — асфиксия, захлебнулся рвотной массой. Родители в это не верят, они узнавали: ребенок не мог захлебнуться, к тому же у него рвота была с кровью. Возможно, у него было кровоизлияние в желудке.
"Жалуйтесь, только к кому пойдете лечиться?"
Первого ребенка, Никиту, спасти не удалось, было упущено время, не были своевременно приняты необходимые меры. Об этом, кстати, было сказано в экспертном заключении. Отец малыша сразу же обратился в прокуратуру Кабанского района, было возбуждено уголовное дело по ст. 109 УК РФ ("Причинение смерти по неосторожности"), написал письмо в Минздрав республики.
— Сразу же после этого Селенгинская больница засуетилась, — рассказывает Александр. — Срочно стала делать ремонт в детском отделении, а санэпидемстанция, видимо, из чувства врачебной солидарности выдала заключение, что палата, где лежала жена с детьми, была в нормальном состоянии.
Минздрав нам до сих пор не дал ответа, хотя прошло уже столько месяцев. Никита умер 24 апреля, а заключение о причинах его смерти я смог получить только 5 мая. Создавалось впечатление, что патологоанатом просто не знает, что писать. Вскрытие производилось в Селенгинске, хотя вскрытие маленьких детей обычно производят в городе. Заключение я смог получить только после того, как написал жалобу на имя главного врача Михайловой. К патологоанатому Хусаеву я даже домой ходил, он меня все завтраками кормил, а потом сказал: "Приходи завтра, мы с главным врачом решим, что написать". Но что значит "решим"?
Родители раздавлены горем и возмущены состоянием дел в их Селенгинской больнице и во всем здравоохранении республики. Чтобы замять уголовное дело, к родственникам Лобановых приходила медик из Кабанского управления здравоохранения и предлагала забрать заявление из прокуратуры. Когда из города приезжала комиссия по расследованию смерти малыша, она же предложила Наталье поступить в медицинский вуз с тем, чтобы та прекратила предъявлять свои претензии.
Наталью и Сашу поражает равнодушное и порой циничное отношение к ним. Заведующая детским отделением Селенгинской больницы посоветовала Наташе пить "Новопассит", успокоив тем, что она молода и еще родит.
— У нас в Селенгинске идет настоящая война с больницей, работа которой вызывает столько нареканий и жалоб, что дальше уже терпеть нельзя, — говорит отец двух умерших мыльчиков. — Лечить у нас не умеют или не хотят, но зато нашли безотказный способ закрыть людям рты.
Тем кто намерен жаловаться, они говорят: "Жалуйтесь, только мы все равно здесь останемся, а вы потом к кому пойдете лечиться?" Разве так можно? Они так уверены в своей безнаказанности, что прямо в глаза людям такое говорят! Наше уголовное дело приостановлено, но я буду продолжать добиваться справедливости. Я хочу, чтобы привлекли к ответственности тех врачей, на чьей совести жизнь наших мальчиков. Мне терять нечего. 2 мая я написал письмо в Минздрав республики, но так и не получил ответа. Врачебная солидарность?