Опаленные атомом
26 апреля исполняется почти тридцать лет со дня Чернобыльской аварии. На ликвидацию последствий привлекали людей со всей страны, в том числе из Бурятии. Люди ехали, чтобы остановить атомную катастрофу, рискуя здоровьем, нередко возвращаясь с инвалидностью.
Опаленные атомом
26 апреля исполняется почти тридцать лет со дня Чернобыльской аварии. На ликвидацию последствий привлекали людей со всей страны, в том числе из Бурятии. Люди ехали, чтобы остановить атомную катастрофу, рискуя здоровьем, нередко возвращаясь с инвалидностью.
Роботы не выдерживали
«Было время приказов жестоких, под лучи заставляющих лезть» – поется в старой песне ветеранов Чернобыля. Многим жителям Бурятии пришлось в те годы идти в зону радиоактивного заражения, исполняя долг.
Владимир Добрынин трудился на автобазе «Бурятэнерго», когда из Союзатомэнерго пришла телеграмма с требованием предоставить специалистов по вождению большегрузного транспорта.
– Из Бурятии тогда призвали четверых водителей: двух с автобазы и еще двоих с Гусиноозерской ГРЭС, – вспоминает Владимир Гаврилович. – 16 июня я уже прибыл в зону отчуждения. Моей задачей была эвакуация вышедшей из строя техники с места работ вокруг реактора.
Для этой цели использовались артиллерийские тягачи МАЗ-537 с тралом либо МАЗ-7313 с бортовой платформой. Первым заданием стала эвакуация вышедших из строя японских роботов – обычного бульдозера с аппаратурой дистанционного управления.
– Там было две такие машины, у них от излучения отказала электроника, – рассказывает Владимир Гаврилович. – Один провалился в яму под энергоблоком, его в итоге там и замуровали. Второй встал во время работ возле станции, его я и отвозил на «могильник».
Потом была работа на чешском сорокатонном автокране, на самосвалах «КамАЗ», которыми доставляли сухую цементно-гравийную смесь к месту строительных работ. Менять машины приходилось достаточно часто: несмотря на дезактивационную обработку, они быстро набирали радиацию, и через неделю-другую эксплуатации их приходилось отгонять на «могильники». Из сорока новых «КамАЗов» тридцать отправили на кладбище техники почти сразу после прибытия.
– Когда я покидал Зону, вручили большую пачку таблеток от радиации, потом месяц обследовался в БСМП, – рассказывает Владимир Гаврилович.
Схожая история у другого ветерана Чернобыля – Григория Немченко. Он также служил водителем в зоне атомной аварии с июня по июль 1986 года. Попал туда как солдат-срочник, служа в инженерно-дорожном полку №396 водителем грузопассажирского ЗиЛ-131.
– Мы возводили насыпи, которые должны были фильтровать воду, чтобы радиоактивная пыль не попала в Припять и Днепр, – рассказывает Григорий Иванович. – Также содействовали работам по очистке крыши и трубы АЭС. В общем, мне пришлось работать во всех секторах зоны отчуждения: украинском, белорусском, российском.
Для замера дозы облучения сначала использовались армейские индивидуальные накопители, позже стали поступать японские, имеющие вид индикатора с тремя цветовыми шкалами. Из защитных средств были только марлевые респираторы «лепесток». Более серьезная защита вроде ОЗК полагалась тем, кто работал непосредственно на месте аварии. На машины защиту от радиации также не ставили. Тогда еще не было саркофага, его только начинали строить, поэтому в его окрестностях заражение было сильным.
«Одноразовые» люди
– Мы не слишком подвергались радиации, поскольку работали не на самом энергоблоке, – рассказывает Григорий Иванович. – А вот кто работал возле реактора, облучались сильно. Особенно те, кто убирал радиоактивный мусор с крыши энергоблока. Мы называли их «биороботами»: они надевали защитные комбинезоны и маски, должны были выбежать на крышу с лопатой и сбрасывать вниз радиоактивные обломки графита, после бежать обратно. Счет шел на считаные минуты, если не секунды, но и за это время они успевали набрать предельно допустимую норму. Повторный выход на крышу уже мог стоить жизни, поэтому участие было одноразовым. Имела место пара смертельных случаев, причиной объявляли острую сердечную недостаточность.
В зоне отчуждения работали не только водители, важен был и труд вертолетчиков. Одним из них был Юрий Бобленев, инженер авиационного оборудования. Он служил в объединенной авиационной группе, которая базировалась у села Гончаровское. В нее входило тридцать вертолетов: четыре Ми-24 химразведки, два Ми-2 для начальства и экспертов, остальные – транспортные Ми-8. Именно они служили «рабочими лошадками» при ликвидации – на внешней подвеске они несли бочку с клеевым раствором, которым поливали разрушенный энергоблок. Застывая, он собирал в себя радиоактивную пыль и мелкий мусор, облегчая его уборку и предотвращая разнос ветром. Для таких работ летчики предварительно проходили обязательную подготовку.
Юрий Алексеевич обычно обслуживал машины на земле, но во время работ приходилось и летать над реактором. Первое время летали без защиты, позже стали подкладывать под сиденья свинцовые пластины, броню на вертолетах демонтировали, также устанавливая вместо нее листы из свинца.
– Радиации не сказать что сильно уж боялись, – вспоминает Юрий Алексеевич. – Хотя были люди, которые очень избегали подходить к машинам, вернувшимся от АЭС. Каждые три дня вертолеты должны были проходить дезактивацию. И обшивка, и узлы внутри – все подвергалось обработке спецраствором: просто обмывали струей под высоким давлением. Из-за этого часто выходило из строя электрооборудование, да и прочим агрегатам на пользу не шло, а ведь часто практически сразу приходилось вылетать на «мокрой» машине.
Был инцидент, когда один Ми-8 разбился, зацепив лопастью трос башенного крана у возводящегося саркофага. Эта авария зафиксирована кинохроникой. Другим запомнившимся эпизодом был ремонт вертолета, который во время зависания начинал резко дергаться.
Много лет спустя
Показатели индивидуального облучения сильно занижали, порог в 25 рентген ставили редко, как правило, «по блату». Между тем у многих ликвидаторов величина реальной дозы, по прикидкам, ощутимо превышает этого порог. В любом случае работа в условиях радиационного заражения не прошла бесследно. У многих ветеранов Чернобыля серьезные проблемы со здоровьем, и вряд ли сильно радуют льготы и компенсации. Жалеют ли они об этой странице своей жизни?
– Если бы вернуть прошлое, я бы, конечно, не отказался идти, – говорит Владимир Добрынин. – Но я бы требовал с начальства расписку за каждый проведенный там день. Потому что теперь сложно что-то доказывать, чтобы получать полагающееся. А я инвалид второй группы, с лучевым ожогом и сопутствующими недугами.
– Я офицер, для меня отказаться было немыслимо, – говорит Юрий Бобленев. – Есть долг, его нужно выполнять.
«Если не мы, то кто же?» – этот риторический вопрос объединяет всех ветеранов Чернобыля.
«Чернобыльцы» сегодня
Сейчас местные ликвидаторы и приравненные к ним (военнослужащие Семипалатинского полигона, ликвидаторы аварии на заводе «Маяк», офицеры атомных боевых кораблей) объединены в РОО «Союз Чернобыль», являющуюся отделением общероссийской организации инвалидов и лиц, пострадавших от воздействия радиации. В настоящее время в ней насчитывается 113 человек. Памятную дату улан-удэнский Союз отмечает традиционным ежегодным съездом.
Подвиг бурятских ветеранов Чернобыля помнят. Не так давно Союз получил грант на издание книги воспоминаний местных ликвидаторов. Сейчас компонуется материал, в ближайшем будущем книга должна выйти в печать. На тридцатилетие трагедии по всей России предполагается масштабно отметить эту дату, причем инициатива исходит от самого Владимира Путина.
– Органы социальной защиты работают хорошо, все причитающееся выплачивается, и вовремя, – говорит Михаил Кабунов, председатель Союза. – Хотя есть вопросы по медобслуживанию, в частности, нам несколько лет не давали путевки в другие регионы, без внятного обоснования причин. Также регулярно возникают сложности с помещением.
Сейчас республиканский «Союз Чернобыль» просит главу Бурятии Вячеслава Наговицына и мэра Улан-Удэ Александра Голкова выделить нормальное помещение в пределах транспортной доступности, недалеко от автобусных остановок, чтобы инвалид мог дойти туда и вернуться обратно, не вызывая по дороге «скорую», как это случалось не раз.
Василий Тараруев, для «Номер один».
