«Я – ископаемое»
Александр Панкратов-Черный рассказал «Номер один» о самом сокровенном
Бурятию посетил советский и российский актер театра и кино, кинорежиссер, народный артист и, наконец, поэт Александр Панкратов-Черный. Остроумный, смешливый, легкий, он открылся нам совсем с другой стороны.
О чем мечтает Панкратов-Черный, кем были его друзья, почему его стихи изъял КГБ и что он думает о бурятках – в интервью «Номер один».
– Александр Васильевич, Вы – популярный актер не только советского периода, но и современности…
– И я этому очень рад, во-первых, из-за мамы. Она не хотела, чтобы я был артистом. Мечтала, чтобы я был военным человеком, ведь все ее братья и остальные предки были военными – казаками, офицерами царской армии. А я пошел в артисты, но все-таки не разочаровал маму. И, кстати, она была бы сейчас счастлива больше всего не тем, что я стал артистом, а тем, что я не бросил писать стихи. Храм Христа Спасителя в Москве открывался моими словами.
Господи, дай же нам волю,
Рощу с березовым соком,
Песню с печалью и болью
О птицах, парящих высоко.
Господи, дай же нам волю!
– Ваша мама была глубоко верующим человеком. Вы считаете себя таким же?
– Я не глубоко верующий человек, потому как я очень много грешил. А дедушка, бабушка, мама – это были воистину верующие люди.
Я думаю, меня Господь прощает, потому что последняя книга моих стихов «Хочу сказать», которую составила Марина Тарковская, была удостоена премии имени Ксении Блаженной (святой покровитель Санкт-Петербурга. – Прим. авт.). Значит, я делаю что-то хорошее.
– Почему большая часть Ваших ролей именно комедийного плана?
– Жить в нашей стране тяжело. Я снимаюсь в комедиях, чтобы скрасить жизнь россиян.
– Давно Вы пишете стихи?
– Я пишу стихи с детства. Но так случилось, что в 1967 году КГБ арестовал мои стихи и взял с меня подписку, что я больше не буду писать их и распространять. Я согласился на это и дал подписку, потому что боялся за маму. Ведь в сталинские времена вся моя семья была репрессирована. В 1927 году дедушку сослали из Петербурга на Алтай, где позже я родился и вырос.
Мне пришлось согласиться. Тогда только самые близкие друзья знали, что я продолжаю писать стихи. Но я их не распространял и не печатал. Несколько лет писал в стол.
– Вы – лауреат многих премий, в том числе премии имени Франца Кафки. Как удалось покорить сердца французов?
– Меня это тоже очень удивило. Во французском альманахе напечатали цикл моих стихов. И вдруг я получил премию Франца Кафки. Я удивился. Я хорошо знаю его творчество, он не имел никакого отношения к поэзии.
Это мне напомнило нестандартное мышление нашего популярного режиссера Романа Виктюка. Когда он познакомился с первой книгой моих стихов, устроил мне телепередачу и познакомил меня с телезрителями как поэта. Виктюк привез меня на ВДНХ в музей, где находятся скелеты динозавров, мамонтов. За руку меня вел через скелеты и разговаривал со мной о поэзии. Я был в шоке. Съемка закончилась, я спрашиваю, почему все-таки мы здесь, где вокруг динозавры и кости. Он ответил: «Санечка, у тебя вся книга пронизана любовью к России. Она об отечестве. Поэтому ты – ископаемое. Сейчас таких поэтов нет, ты пишешь о самоотверженности, любви к Родине».
Я и вправду пишу об отечестве. Плачу, грущу, страдаю.
Ах, Россия моя, Россия,
Непонятная никому,
Солнцу радуйся в небе синем,
Не проваливайся во тьму.
– На экране и сцене Вы в большей степени комик. Какой Вы в жизни?
– Да, меня все воспринимают как комедийного артиста. На самом деле я часто грущу. По натуре, скорее, печальный человек.
– Кого еще из знаменитых людей Вы можете назвать своим другом?
– Я дружил с известным реставратором Саввой Ямщиковым. Вообще, у меня было много талантливых друзей, я пережил их всех. Высоцкого, Даля, Борю Хмельницкого. Бориса по возрасту я уже догнал, мне тоже 67 лет. Это тот возраст, когда он умер. Толя Солоницын умер в 53 года. Высоцкий – молодой… Олег Даль – в 41.
– Если вернуться в настоящее, скажите, как Вы оказались на кинофестивале в Бурятии?
– Меня пригласили. Я хочу сказать спасибо Александру Михайловичу (Голкову. – Прим. авт.). Наверное, он помнит наш первый приезд. Это было много лет назад, когда он еще не был мэром, и я не знаю, кем он вообще был. Тогда мы в Бурятии произвели фурор. Это было еще при Советской власти, при коммунистах. Был я, Боря Хмельницкий, Бисер Киров, Наташа Фатеева. Мы приехали большим коллективом артистов. Залы ломились, когда мы выступали в Улан-Удэ. Это было что-то прекрасное. И тогда был мой хороший друг Арья Дашиев (известный бурятский кинорежиссер. – Прим. авт.). Я считаю его своим старшим братом, царствие ему небесное… Это было первое путешествие в Бурятию. А потом я приехал еще раз, потом еще раз. Последний раз мы были здесь с Ниночкой Усатовой.
– Бурятии удалось Вас поразить?
– Несомненно. Меня впечатлило гостеприимство, теплота, доброта. Мы поняли, что мы братья.
Я приезжаю в Бурятию, и просто восхищаюсь. Сколько красавиц! Одна красивая бурятка стоит десяти Софи Лорен. Это национальное переплетение, это 350-летняя дружба народов. Я не помню, чтобы здесь были какие-то национальные розни. Это потрясающе. И какая-то близость человеческая. Вот мы сели за стол – буддист и христианин, поклонились друг другу, и почувствовали друг друга. Это тепло так согревает!
– Знакомы ли Вы с произведениями бурятского кинематографа?
– Я видел только фильмы своего друга Арьи Дашиева. Но это было много лет назад. Тогда не было бурятского кино. Были лишь вкрапинки бурятского колорита в советский кинематограф.
Из современных работ пока не видел ни одного фильма, где была бы этническая природа края, родины, национальности, земли. Да, в фильмах действие происходит на территории Бурятии. Снимаются бурятские актеры, работает бурятский режиссер. Но конкретно о республике, об истории этой великой, загадочной страны ничего нет… Национального кино в Бурятии я не видел.
– Вы сказали «страны»?
– Бурятия – это «ять», это край России. Особый дремучий край, тайный, загадочный. Его никто не разгадал. А фольклор Бурятии разгадать нужно.
Это история буддизма, это невероятная близость с христианством, с православием. Почему староверы с екатерининских времен сюда пришли? Это не случайно. Они понимали, что буряты примут христиан. Я часто говорю о том, что Святослав Рерих нашел следы Христа в Тибете. Потому что Христос со своими исповедями и канонами пришел в Иерусалим из буддизма. Он очень много взял и принес туда.
– В Бурятии прошел первый кинофестиваль. Как Вы думаете, что это событие значит для нашей республики?
– Это величайшее событие! Я посмотрел клипы (трейлеры. – Прим. авт.) к фильмам. Сколько молодых, энергичных, талантливых людей! Но, к сожалению, профессионально необразованных, не владеющих профессиями. Один из клипов мне понравился: там режиссер, он же автор сценария, понимает, чем занимается. Ребята чувствуют и понимают, что такое кино, изображение. В других клипах было много подражаний… Но это все молодежь, пока они приобретают навыки и многое другое.
Национальный бурятский кинематограф еще очень далек до возрождения. Здесь должен появиться грамотный художник, знающий и понимающий историю, фольклор, бурятский этнос.
– Но ведь многие жители Бурятии – творческие люди…
– Бурятский народ очень музыкальный, очень трогательный, очень страстный.
– А Вы довольны своей творческой судьбой?
– Я недоволен своей творческой судьбой в кино, в поэзии – доволен. Поэзия – это мое личное. Я писал как пишу. Мне никто это не запретит. Поэзия – это кровь. Это чувства, мысли.
– Мы наслышаны, что Вы любитель сыграть в казино?
– Что поделать… Люблю я это дело. Я играл во всех казино мира, в том числе Монако и Лас-Вегасе. В Белоруссию иногда езжу поиграть.
– О чем Вы мечтаете?
– Незадолго до кончины моего покойного друга Олега Даля мы с ним выступали в Доме ученых в Москве. Там его одна журналистка спросила, о чем он мечтает. Олег долго молчал, а потом ответил: «Милая девушка, я давно ни о чем не мечтаю. Устал. Потому что нам, артистам, хочется, чтобы зрители, ради которых мы живем, знали, что мы мечтаем. Но когда мы зрителям открываем свои мечты, их убивают. Нам остается одно: не мечтать – значит умирать». Буквально через месяц Олег умер.
Я долго думал над этим. Я вспоминаю Олега Даля и думаю: да, он прав. Я уже ни о чем не мечтаю. Потому что, если я сейчас начну о чем-то мечтать, я покончу с собой. Все, о чем я мечтал, я не сумел осуществить. Мне не дали. А я бы мог. Сколько я сценариев подавал на реализацию, их запрещали. А бесконечно подчиняться и гнуться творческий человек не может. Мы идем на компромисс только ради того, чтобы существовать, чтобы выжить.
– Вы о бюрократических препонах?
– Самое страшное, что чиновничий мир, любая государственная система лишь в редчайшем случае совпадает с твоими желаниями и мыслями. Это редкость. Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело – они реализовали свои идеи только потому, что им везло. Княжеская и государственная система тогда совпадала с тем, что они предлагали. Они были выше этих чиновников, но и чиновники были умны. Они подчинялись тому, чего хотел художник.
Сейчас мир настолько перевернулся, что любой сидящий в чиновничьем аппарате считает, что он умнее любого художника. И на предложение художника он легко может сказать, являясь безграмотным созданием, что это не годится. Чтобы выжить, художник подчиняется.
Наверное, чтобы прикасаться к искусству, нужно уходить в затворничество. Никого не слушать, быть монахом. И писать, как Бог тебе подскажет. Но мне уже поздно уходить в монахи, нужно это делать смолоду (смеется).
– Считаете ли Вы себя счастливым человеком?
– Да.
– Что делает Вас счастливым?
– Отвечу своими стихами.
Какое счастье – быть счастливым,
Смотреть в глаза и говорить: «Люблю».
И знать, что есть отливы и приливы,
Что не мешают кораблю.
Какое счастье – быть счастливым!
Эльвира Долговых, «Номер один».
(с использованием материалов радио «Буряад FM»)
О чем мечтает Панкратов-Черный, кем были его друзья, почему его стихи изъял КГБ и что он думает о бурятках – в интервью «Номер один».
– Александр Васильевич, Вы – популярный актер не только советского периода, но и современности…
– И я этому очень рад, во-первых, из-за мамы. Она не хотела, чтобы я был артистом. Мечтала, чтобы я был военным человеком, ведь все ее братья и остальные предки были военными – казаками, офицерами царской армии. А я пошел в артисты, но все-таки не разочаровал маму. И, кстати, она была бы сейчас счастлива больше всего не тем, что я стал артистом, а тем, что я не бросил писать стихи. Храм Христа Спасителя в Москве открывался моими словами.
Господи, дай же нам волю,
Рощу с березовым соком,
Песню с печалью и болью
О птицах, парящих высоко.
Господи, дай же нам волю!
– Ваша мама была глубоко верующим человеком. Вы считаете себя таким же?
– Я не глубоко верующий человек, потому как я очень много грешил. А дедушка, бабушка, мама – это были воистину верующие люди.
Я думаю, меня Господь прощает, потому что последняя книга моих стихов «Хочу сказать», которую составила Марина Тарковская, была удостоена премии имени Ксении Блаженной (святой покровитель Санкт-Петербурга. – Прим. авт.). Значит, я делаю что-то хорошее.
– Почему большая часть Ваших ролей именно комедийного плана?
– Жить в нашей стране тяжело. Я снимаюсь в комедиях, чтобы скрасить жизнь россиян.
– Давно Вы пишете стихи?
– Я пишу стихи с детства. Но так случилось, что в 1967 году КГБ арестовал мои стихи и взял с меня подписку, что я больше не буду писать их и распространять. Я согласился на это и дал подписку, потому что боялся за маму. Ведь в сталинские времена вся моя семья была репрессирована. В 1927 году дедушку сослали из Петербурга на Алтай, где позже я родился и вырос.
Мне пришлось согласиться. Тогда только самые близкие друзья знали, что я продолжаю писать стихи. Но я их не распространял и не печатал. Несколько лет писал в стол.
– Вы – лауреат многих премий, в том числе премии имени Франца Кафки. Как удалось покорить сердца французов?
– Меня это тоже очень удивило. Во французском альманахе напечатали цикл моих стихов. И вдруг я получил премию Франца Кафки. Я удивился. Я хорошо знаю его творчество, он не имел никакого отношения к поэзии.
Это мне напомнило нестандартное мышление нашего популярного режиссера Романа Виктюка. Когда он познакомился с первой книгой моих стихов, устроил мне телепередачу и познакомил меня с телезрителями как поэта. Виктюк привез меня на ВДНХ в музей, где находятся скелеты динозавров, мамонтов. За руку меня вел через скелеты и разговаривал со мной о поэзии. Я был в шоке. Съемка закончилась, я спрашиваю, почему все-таки мы здесь, где вокруг динозавры и кости. Он ответил: «Санечка, у тебя вся книга пронизана любовью к России. Она об отечестве. Поэтому ты – ископаемое. Сейчас таких поэтов нет, ты пишешь о самоотверженности, любви к Родине».
Я и вправду пишу об отечестве. Плачу, грущу, страдаю.
Ах, Россия моя, Россия,
Непонятная никому,
Солнцу радуйся в небе синем,
Не проваливайся во тьму.
– На экране и сцене Вы в большей степени комик. Какой Вы в жизни?
– Да, меня все воспринимают как комедийного артиста. На самом деле я часто грущу. По натуре, скорее, печальный человек.
– Кого еще из знаменитых людей Вы можете назвать своим другом?
– Я дружил с известным реставратором Саввой Ямщиковым. Вообще, у меня было много талантливых друзей, я пережил их всех. Высоцкого, Даля, Борю Хмельницкого. Бориса по возрасту я уже догнал, мне тоже 67 лет. Это тот возраст, когда он умер. Толя Солоницын умер в 53 года. Высоцкий – молодой… Олег Даль – в 41.
– Если вернуться в настоящее, скажите, как Вы оказались на кинофестивале в Бурятии?
– Меня пригласили. Я хочу сказать спасибо Александру Михайловичу (Голкову. – Прим. авт.). Наверное, он помнит наш первый приезд. Это было много лет назад, когда он еще не был мэром, и я не знаю, кем он вообще был. Тогда мы в Бурятии произвели фурор. Это было еще при Советской власти, при коммунистах. Был я, Боря Хмельницкий, Бисер Киров, Наташа Фатеева. Мы приехали большим коллективом артистов. Залы ломились, когда мы выступали в Улан-Удэ. Это было что-то прекрасное. И тогда был мой хороший друг Арья Дашиев (известный бурятский кинорежиссер. – Прим. авт.). Я считаю его своим старшим братом, царствие ему небесное… Это было первое путешествие в Бурятию. А потом я приехал еще раз, потом еще раз. Последний раз мы были здесь с Ниночкой Усатовой.
– Бурятии удалось Вас поразить?
– Несомненно. Меня впечатлило гостеприимство, теплота, доброта. Мы поняли, что мы братья.
Я приезжаю в Бурятию, и просто восхищаюсь. Сколько красавиц! Одна красивая бурятка стоит десяти Софи Лорен. Это национальное переплетение, это 350-летняя дружба народов. Я не помню, чтобы здесь были какие-то национальные розни. Это потрясающе. И какая-то близость человеческая. Вот мы сели за стол – буддист и христианин, поклонились друг другу, и почувствовали друг друга. Это тепло так согревает!
– Знакомы ли Вы с произведениями бурятского кинематографа?
– Я видел только фильмы своего друга Арьи Дашиева. Но это было много лет назад. Тогда не было бурятского кино. Были лишь вкрапинки бурятского колорита в советский кинематограф.
Из современных работ пока не видел ни одного фильма, где была бы этническая природа края, родины, национальности, земли. Да, в фильмах действие происходит на территории Бурятии. Снимаются бурятские актеры, работает бурятский режиссер. Но конкретно о республике, об истории этой великой, загадочной страны ничего нет… Национального кино в Бурятии я не видел.
– Вы сказали «страны»?
– Бурятия – это «ять», это край России. Особый дремучий край, тайный, загадочный. Его никто не разгадал. А фольклор Бурятии разгадать нужно.
Это история буддизма, это невероятная близость с христианством, с православием. Почему староверы с екатерининских времен сюда пришли? Это не случайно. Они понимали, что буряты примут христиан. Я часто говорю о том, что Святослав Рерих нашел следы Христа в Тибете. Потому что Христос со своими исповедями и канонами пришел в Иерусалим из буддизма. Он очень много взял и принес туда.
– В Бурятии прошел первый кинофестиваль. Как Вы думаете, что это событие значит для нашей республики?
– Это величайшее событие! Я посмотрел клипы (трейлеры. – Прим. авт.) к фильмам. Сколько молодых, энергичных, талантливых людей! Но, к сожалению, профессионально необразованных, не владеющих профессиями. Один из клипов мне понравился: там режиссер, он же автор сценария, понимает, чем занимается. Ребята чувствуют и понимают, что такое кино, изображение. В других клипах было много подражаний… Но это все молодежь, пока они приобретают навыки и многое другое.
Национальный бурятский кинематограф еще очень далек до возрождения. Здесь должен появиться грамотный художник, знающий и понимающий историю, фольклор, бурятский этнос.
– Но ведь многие жители Бурятии – творческие люди…
– Бурятский народ очень музыкальный, очень трогательный, очень страстный.
– А Вы довольны своей творческой судьбой?
– Я недоволен своей творческой судьбой в кино, в поэзии – доволен. Поэзия – это мое личное. Я писал как пишу. Мне никто это не запретит. Поэзия – это кровь. Это чувства, мысли.
– Мы наслышаны, что Вы любитель сыграть в казино?
– Что поделать… Люблю я это дело. Я играл во всех казино мира, в том числе Монако и Лас-Вегасе. В Белоруссию иногда езжу поиграть.
– О чем Вы мечтаете?
– Незадолго до кончины моего покойного друга Олега Даля мы с ним выступали в Доме ученых в Москве. Там его одна журналистка спросила, о чем он мечтает. Олег долго молчал, а потом ответил: «Милая девушка, я давно ни о чем не мечтаю. Устал. Потому что нам, артистам, хочется, чтобы зрители, ради которых мы живем, знали, что мы мечтаем. Но когда мы зрителям открываем свои мечты, их убивают. Нам остается одно: не мечтать – значит умирать». Буквально через месяц Олег умер.
Я долго думал над этим. Я вспоминаю Олега Даля и думаю: да, он прав. Я уже ни о чем не мечтаю. Потому что, если я сейчас начну о чем-то мечтать, я покончу с собой. Все, о чем я мечтал, я не сумел осуществить. Мне не дали. А я бы мог. Сколько я сценариев подавал на реализацию, их запрещали. А бесконечно подчиняться и гнуться творческий человек не может. Мы идем на компромисс только ради того, чтобы существовать, чтобы выжить.
– Вы о бюрократических препонах?
– Самое страшное, что чиновничий мир, любая государственная система лишь в редчайшем случае совпадает с твоими желаниями и мыслями. Это редкость. Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело – они реализовали свои идеи только потому, что им везло. Княжеская и государственная система тогда совпадала с тем, что они предлагали. Они были выше этих чиновников, но и чиновники были умны. Они подчинялись тому, чего хотел художник.
Сейчас мир настолько перевернулся, что любой сидящий в чиновничьем аппарате считает, что он умнее любого художника. И на предложение художника он легко может сказать, являясь безграмотным созданием, что это не годится. Чтобы выжить, художник подчиняется.
Наверное, чтобы прикасаться к искусству, нужно уходить в затворничество. Никого не слушать, быть монахом. И писать, как Бог тебе подскажет. Но мне уже поздно уходить в монахи, нужно это делать смолоду (смеется).
– Считаете ли Вы себя счастливым человеком?
– Да.
– Что делает Вас счастливым?
– Отвечу своими стихами.
Какое счастье – быть счастливым,
Смотреть в глаза и говорить: «Люблю».
И знать, что есть отливы и приливы,
Что не мешают кораблю.
Какое счастье – быть счастливым!
Эльвира Долговых, «Номер один».
(с использованием материалов радио «Буряад FM»)
