«Умереть не боюсь, я заговоренный»
Чаще всего в СМИ принято брать интервью у героев исключительно положительных, уважаемых. Кто может рассказать интересную историю из своей жизни, показать хороший пример другим. Наш собеседник совсем из другого мира. Он не считает себя героем, открыто говорит о своих ошибках, но надеется кардинально поменять свою жизнь, отделив чертой и оставив в прошлом криминальное прошлое. Далее история 45-летнего улан-удэнца Сергея Лебедева (имя, фамилия изменены) из первых уст.
О детстве и роковом выборе
Я родился в Улан-Удэ, мы жили на Почтовке. Отец работал на птицефабрике трактористом, мама – на хлебной базе старшим мастером. Семья благополучная, дома все нормально, никто никогда не голодал. Нас было трое в семье: две старших сестры и я, самый младший. Я ходил в детстве в клуб юных морских десантников во Дворце пионеров, учился боевому самбо. Вместе с друзьями грезили тем, что скоро будем служить на Морфлоте. Но все пошло совсем по другому сценарию. Я начал все больше пропадать на улице, друзья, двор стали моей жизнью. Родители пытались меня удерживать, наказывали, но я не слушался. Тогда существовали группировки разные по районам, я был чавой. Мы дрались с братками, хунхузами, я везде участвовал, тем более что драться умел. Общался с ребятами с родной Почтовки, Мелькомбината, Южлага, Мясокомбината. Потом 90-е годы. Познакомился с ребятами с криминальным прошлым. Вместе с одним из новых друзей мы сняли с мужчины шапку на улице, потом пошли сбывать ее на рынке. После чего один из сбытчиков показал на нас полицейским. Я ни в какую не хотел признавать вину, но после прессинга во всем признался. Своего друга-соучастника так и не выдал, даже когда пытали, один отбывал наказание. Сейчас его уже нет в живых. В 14 лет я попал в колонию впервые, мне дали 3,5 года за разбойное нападение.
О тюремных буднях
Первые дни было не по себе, потом увидел, что много знакомых с района, по малолетке мы все знали друг друга. Привык. Кто-то учился в ПТУ, кто-то в школе. Ну и работают, конечно, в тюрьме. Я выучился на электросварщика. Мы крутили тены, делали кипятильники. Конечно, там были и воспитатели, которые читали нам нравоучительные лекции, но я их не слушал, к сожалению. Меня блатная романтика захватила всего целиком.
Спас друга, убив человека
Отсидел я больше, чем мне дали. Добавили еще несколько месяцев за то, что я избил сотрудника колонии. Он заставлял меня отжиматься, приседать - это все формы унижения. Я отказался. Он ударил меня ремнем, я ударил в ответ, побил его.
После первого срока на свободе пробыл недолго. Встретился с другом, мы поехали к нему в село, сидели, выпивали втроем вместе с еще одним знакомым. Потом случился конфликт, я разнимал мужиков, еще немного и моего друга убили бы. Я вступился и во время драки убил человека. Сначала хотел скрыть преступление и сбежать, но потом решил сдаться. Сам пришел в отделение и все рассказал. Мне дали 16 лет за убийство. Этот мужик был деревенский житель, в свое время за изнасилование сидел, старше меня лет на 20. Конечно, угрызения совести были, что лишил человека жизни. Друг, за которого я вступился, часто меня навещал, посылал передачи.
Тюремная жизнь
Впоследствии я выходил, а затем снова и снова попадал в тюрьму, в основном все сроки за употребление наркотиков. Всего было четыре ходки, а в общей сложности провел в тюрьме 23 года.
Покатался по всей России. В одной колонии меня долго не держали - проехал от Москвы до Магадана. Возили постоянно, потому что я считался «лицом отрицательной направленности», поддерживал воровские традиции, мог поднять колонию на бунт. Принадлежал к высшим кругам преступного мира. Это не вор в законе, но что-то рядом.
Тогда был такой порядок, что каждую неделю заходил ОМОН и в колонии проходил обыск. ОМОн был нужен, чтобы на сотрудников никто не кинулся. Они колотили всех подряд без разбору. Перед их приходом мы вскрывались. Брали одноразовые бритвенные станки, разбирали, доставали лезвия. А их легко спрятать. Вскрывали себе животы, вены. У кого кишки вываливались, те несли их в тарелке потом. Было такое, что на это шли одновременно по 70 человек. Медики бежали нас спасать, зашивать. И тогда нас никто не трогал, не избивал, не издевался. Сейчас такого нет в тюрьмах, с зэками сотрудники вежливы, не то что раньше.
Про камеры-одиночки
Было и такое, что я год и восемь месяцев просидел в одиночной камере. Чтобы не сойти с ума, много читал. Больше всего понравились исторические книги. Изучил все о царских династиях, от Рюриковичей до Романовых. А еще много стал думать о своей жизни и пытался понять, как же мне выбраться из этого омута. Даже написал такой стих:
Я зажигаю в темноте свечу,
В который раз пытаясь осветить
Хотя бы то, что сохранить хочу
И без чего вообще не стоит жить.
Но ветер, пролетевший сквозняком,
Мою свечу беспечно погасил.
И спички оказались под замком -
Его сломать у меня не хватит сил.
Как обрести желания опять,
Начать с нуля и с чистого листа?
Я попытаюсь вновь зажечь свечу,
Чтоб рядом было не совсем темно.
В итоге написал целую тетрадку стихов. Еще в тюрьме я научился художественной резьбе по дереву. Делать картины из песка. Я цветным камнем отсыпаю картины. Идеи беру из головы или с картинки. Разные пейзажи, озера, леса, реки, животные. Байкал тоже изображал. Первую картину отправил в подарок сестре. Она не поверила, что я мог такое сделать. И только потом, когда увидела, что я дома своими руками начал делать такую же, поверила.
Татуировки для «имиджа»
Татуировок у меня со временем стало очень много. Для чего они нужны? Допустим, захожу я впервые в какую-то камеру, зэки видят мои татуировки и нижняя койка, даже если она занята, сразу освобождается для меня. Одной из тату была свастика на плече. Но в преступном мире она не обозначала нацизм. У нас это был символ «отрицалова». Другими словами, что я не подчиняюсь действующей власти и порядкам.
Когда меня освободили, я первым делом свел именно эту татуировку. То, что она означает в обычном мире, мне никогда не было близко. Не для того наши деды и прадеды умирали, чтобы я носил такие знаки.
На работу не брали
Не раз было такое, что я после очередной ходки твердо решал начать новую жизнь. Даже женился, родилась дочка. Но каждый раз, когда пытался устроиться на работу, на меня смотрели как на прокаженного. Никто не хотел брать на работу отсидевшего. А мне что было делать? Я снова шел зарабатывать деньги нечестным путем.
Про СВО
Когда шел мой последний срок, началась СВО. Хотел с лагеря уйти в ЧВК, но мне посоветовали пойти служить Родине уже после освобождения, срок как раз подходил к концу. В ноябре меня выпустили. Сразу записался добровольцем в десантно-штурмовую бригаду «Шторм». Прошел учения, стал старшим стрелком. Я решил, что пойти на СВО – это мой мужской долг. Да, у меня в прошлом были непорядки с законом, но я, как мужчина и как сын своей страны, обязан был так сделать, иначе поступить не мог. Не скрываю, что посещали и мысли, что если со мной там что-то случится, то хотя бы дочка будет обеспечена. Ей сейчас 12 лет. С женой мы развелись давно, но дочерью постоянно общаемся, я ее очень люблю, и она меня тоже.
О ранении
Первые пять дней на СВО страшно. Потом привыкаешь и к взрывам, и к опасности - ко всему. Перед боем готовишься, заряжаешь автоматы, рожки, гранаты. Одну гранату сразу прячешь под бронежилет – для себя. Готовишь так, чтобы можно быстро кольцо выдернуть, самоподорваться, чтобы в плен не попасть. За ленточкой много таких, кто так поступает. У нас весь взвод так делает. Я не хочу, чтобы надо мной в плену издевались, калечили.
Особенно страшно, когда ты в окопе попадаешь под минометный обстрел. Именно из-за взрывов и случилось мое ранение. Мы зачищали деревню в Донецкой области. Ехали на БТР, трое внутри, трое вели обстрел сверху (я в том числе). Рядом снаряд взорвался, двое ребят погибли сразу. Мощный взрыв, меня выкинуло взрывной волной вверх на несколько метров, крутануло в воздухе и потом я упал. Что было дальше, плохо помню, видимо, все на адреналине. Я каким-то образом смог пробежать три километра до своих позиций, очнулся уже в окопе. Пацаны стоят надо мной, спрашивают: «Ты живой?». А я уже не мог встать, дышать, стал задыхаться. Меня эвакуировали в госпиталь. Оказалось, что у меня свернулось легкое, сломаны ребра, треснул череп, нос. Какое-то время не мог дышать без аппарата.
26 марта произошло ранение, врачи говорили, что на восстановление уйдет минимум 2,5 месяца. А я за месяц восстановился полностью. Кости срослись. Врачи удивляются, спрашивают про мой секрет. А секрета нет, разве что мумие и спорт. Турник, брусья, физический труд. Сейчас полностью здоров, даже ВВК проходить не надо повторно.
Снова на фронт
15 мая вылетаю обратно. Как выплата упадет, буду собираться. Мне люди говорят, зачем испытывать судьбу во второй раз и так свой долг Родине отдал, ранение получил, можно, мол, и не ехать. А я уверен, что должен вернуться. Там ребята мои остались. И, в конце концов, не молодым же, зеленым пацанам туда ехать? Пускай они хоть жизнь поглядят. У нас хоть дети есть, есть кому род продолжать. Пока не закончатся боевые действия, буду там.
Я заговоренный
Недавно я познакомился с женщиной. Сестра нас познакомила, они коллеги. Можно сказать, что это любовь с первого взгляда. Не смогу объяснить, это как вспышка. У нее есть трое ребятишек, и сейчас мы ждем еще общего ребенка, планируем в скором времени расписаться. Любимой я сразу все рассказал, как есть, не стал ничего скрывать. Она приняла меня таким, какой есть. И это счастье.
Теперь я обязан вернуться домой живым. И ради дочери, и ради моей новой семьи. Я на 100% уверен, что вернусь. Я заговоренный. Я верю в Бога, мысленно молюсь каждый раз, когда ложусь спать. Со мной всегда мой крест, который мне подарила племянница, он оберегает меня. Я верю, что за мной поглядывают и мои родители с того света, и мой ангел-хранитель защищает.
Мечтаю о том, что когда закончится СВО, вернусь домой, построим с женой дом. Посадим огород, деревья возле дома. Будем растить ребенка и просто жить. Работать буду военным. Останусь служить по контракту.
Мы друг за друга горой
Так уж вышло, что именно с СВО началась моя новая жизнь. Теперь я член боевого братства. Мы там и правда все как братья, как одна семья. С теми, с кем познакомился «на передке», будешь дружить до самого конца. Там совсем другая, параллельная жизнь. Там нет понятий и разграничений. Взвод весь перемешанный. Есть я – бывший уголовник, есть сотрудники полиции, есть молодые ребята-офицеры. Самый старший у нас - уроженец из Гусиноозерска, охотник. Он снайпер. Никто не разграничивает, у кого какая жизнь была на «гражданке», мы все друг за друга горой.
Вот о чем я часто думаю об этом в последнее время. Когда война началась, Россия объединилась. Люди стали друг другу помогать, жить дружнее. А почему когда мы мирной жизнью живем, то как собаки с кошками? Почему нас объединить может только общее горе или беда? Сколько раз я пытался устроиться на работу, а меня прогоняли. А сейчас ко мне все относятся по-доброму, тепло.
Потерял время
Мне так жаль этих долгих лет, потерянные в тюрьме. Дурость в голове была какая-то. Раньше этого не мог понять, а когда осознал – уже больше половины жизни нет.
Многие друзья, с которыми я общался, либо умерли давно, либо спились, либо все еще сидят по тюрьмам. Есть те, кто завязал, но их немного. Я хочу всем ребятам сказать, кто хочет идти по кривой дорожке, не делать этого. Делать в тюрьмах нечего. Блатная романтика к хорошему не приводит - либо тюрьма, либо смерть. Лучше создавайте семьи, рожайте детей.
Только сейчас я осознаю и наслаждаюсь такими моментами, как новые встречи с интересными людьми, общение с родными, близкими людьми. Жизнь заиграла новыми красками. А не так, как было раньше – все только черное и белое.
Если раньше я стремился к друзьям, к барам, то сейчас тороплюсь домой, к семье. Хочу до отправки на фронт помочь чем-то дома. Для меня теперь главные ценности – общение с родными.
О существовании некоторых родственников, например, племянников, я даже не знал. А они приехали ко мне в госпиталь, проведали. Мне было так приятно. Я дарю подарки дочке, помогаю сестрам, навожу порядок на могилах родителей. Я столько времени потерял даром. Но думаю, что все наладится, теперь все точно будет хорошо. Нам бы только скорее победить. А мы победим обязательно, я уверен.
Ольга Лазарева, «Номер один».
