«Хорошего зрителя нужно заслужить»
Вячеслав Дурненков о своем опыте обучения драматургии в домах престарелых, тюрьмах и детдомах
Вячеслав Дурненков – писатель, драматург и сценарист, признанный авторитет в театральном мире России. Уже 15 лет он проводит обучающие лаборатории для начинающих драматургов в самых неожиданных местах – тюрьмах, детдомах, домах престарелых. В театрах Бурятии Дурненков провел уже три лаборатории – две детских и одну для взрослых.
Результаты обучения драматургов, пишущих на бурятском языке, отсрочены во времени, но попытка состоялась в октябре этого года. Разговор о театре, его актуальности и жизнеспособности вообще и в Бурятии, в частности, прошел на театральном лектории в Русском драматическом театре 26 октября.
О феномене Глазго
Был в шотландском городе Глазго театр «Ситизен» - роскошный театр для среднего класса и буржуазии, в котором шли постановки Шекспира и другая классика. Но однажды в городе закрылись три завода, и центр переместился в другое место. А театр остался там, где все стало плохо. Как если бы МХТ им. Чехова оказался в Южном Бутово или оперный им. Цыдынжапова перенесли на Стеклозавод. Театр потерял аудиторию. Но режиссер Джон Кент не растерялся и сказал: «Мы будем работать с теми, кто есть». И театр начал играть для наркоманов, проституток, бомжей и сутенеров, создав специальную программу.
- Теперь все хотят работать с театром «Ситизен». Аудитория у них по-прежнему состоит из люмпенов, которые заполняют залы до отказа. Театр победил ситуацию, а МХТ им. Чехова закрыл бы двери и умер. Аудитория МХТ сегодня – это в основном люди за 50 или приезжие люди, – говорит Вячеслав Дурненков в самом начале и этим обозначает основную мысль: театр должен научиться работать с тем зрителем, который есть.
Об идеальном зрителе
- У театральных есть тайная мечта о неком идеальном зрителе – умном, воспитанном. Однажды в соцсети я предложил себя на год любому театру. Готов был поехать хоть куда, чтобы создать при театре некий отдел образования, в котором бы занимались воспитанием зрителя. Я сразу получил 80 предложений театров от Эстонии до Владивостока, но когда разослал минимальную программу работы с населением, мне никто не ответил. Никто! Вот тут мне стало плохо – я понял, что это никому не надо… Но меня вдохновил случай: у театра ко мне подошла красивая молодая женщина и сказала, что 15 лет назад она была на моих лекциях, после которых театр остался в ее жизни навсегда.
Про зрителей не для «искусства»
80 театров отказались от работы по воспитанию зрителя – постоянной работы с детьми, мастер-классов. Все говорят «искусство», но никто не учитывает зрителя. Но театр не может исходить только из себя, его задача – делать людей счастливыми. Чтобы они приходили, нужно их выслушивать. Хотя бы делать вид. Я не лицемер, но иногда этого бывает достаточно. Нас спасет, если мы будем работать со зрителем. Мы не имеем права отказываться от него.
Про суть театра
Театр - это необъяснимая вещь. 5 тысяч лет людей собирают и «договариваются», что здесь – зал, а здесь - сцена, и все начинает работать. Для одних театр – храм, и кто-то буквально целует сцену, а кто-то считает театр производством. Но если прижать меня в темном углу, я скажу, что театр – это социальный институт, это форум, площадка, на которой мы можем побыть вместе.
Про социальную работу
Я 15 лет работаю педагогом, обучая драматургии в тюрьмах, колониях. Один раз в неделю мы работали в северной телеутской деревне и в итоге сделали спектакль, номинированный на «Золотую маску». Знаете, теории, как правильно писать пьесы, нет и на русском языке. В Улан-Удэ мы работали сначала с детьми, а потом со взрослыми, рассказывая им о законах драматургии. Я почти не работаю с благополучными детьми или стараюсь, чтобы эти дети перемешались на проекте с теми, кого не видят в обычной жизни – детдомовцами, детьми с ДЦП, слепыми. Мы - одно общество и должны друг другу помогать. В доме престарелых хотели научить стариков писать пьесы, но выяснилось, что они не хотят учиться. Они заполнены воспоминаниями, как флешки, и единственное, что им нужно – просто кому-то это рассказать. Смерти там не боятся, ее ждут. Главный страх там - остаться беспомощным, лежачим. Мы стали записывать монологи, и получился спектакль «Серебряный век», который в итоге был куплен одним музеем за очень большие деньги.
Про серьезную драматургию
Как правило, ремесленная драматургия сделана правильно и гладко. В серьезной драматургии в пьесе всегда что-то сильно нарушено. Что-то очень выломано, иногда совершенно неосознанно. Должна быть мистерия, что-то очень неправильное, но именно это работает.
Про «музей» бурятской культуры
Когда мне говорят и показывают что-то, у меня есть ощущение, что это сегодня бурятская культура – это музей, где есть женщина-экскурсовод, которая что-то заученно рассказывает, но нет ощущения, что это - современность, что это живет. Как это решить? Как доказать, что в культуре есть смысл? Писать пьесы в том числе и об этом. Половина пьес начинающих бурятских драматургов – про бурятскую женщину и семью. Но порой люди такие вещи пишут – башню срывает! Они задаются вопросами кризиса родной культуры: зачем мне это, если завтра здесь будет совсем другая жизнь – небоскребы, т.д.? А останется ли традиционное? И люди пытаются понять, зачем им это надо.
Про менталитет
Сначала мы писали пьесы на русском, но при переводе выяснялось, что буряты так никогда не говорят – другая ментальность. Иногда мы объясняли, что по законам драматургии тут должно быть не так, но нам отвечали: «Мы – буряты, у нас так не бывает». Мы только кураторы, а эти люди должны помочь своему языку. И у них глаза горят. Пока человек не напишет свою первую пьесу, не угадаешь, выйдет ли из него драматург. Есть три- четыре пьесы, которые я бы показал кому-то еще. Надо писать о том, отчего не спишь по ночам. Знаете, что мне интересно? В русском театре в финале всегда вопрос. В английском всегда есть ответ. А Бурятия будто ищет свой вариант.
Про мощь культуры
В экономике спрос рождает предложение. В культуре предложение рождает спрос. Пока что-то не сделаешь, спроса не будет. Что сделали японцы после войны? Главным предметом в школе униженная и разорванная Япония сделала эстетику. Потому что культура – это сильное оружие влияния. Когда мне говорят, что сегодня мы занимаемся чем-то эфемерным, я вспоминаю Японию, перед которой у Америки большой финансовый долг. И это настоящий реванш, ставший возможным благодаря отношению к культуре.
Про конфликты
В жизни мы избегаем драматических конфликтов. «Кидай все в пьесу!» - таков принцип. В пьесе можно моделировать финал, в ней есть свои законы, а в жизни законов нет. Но иногда в жизни может быть то, чего в пьесе – никогда, потому что в пьесе нужна четкая мотивация. Драматург Людмила Петрушевская говорит, что первые 10 минут в спектакле не должно быть понятно ничего, а Николай Коляда – что все должно быть понятно сразу, чтобы «тетя Маша» не убежала со спектакля.
Про любимое «занудное» искусство
Из проката ушло сильное художественное авторское кино. Остались только спецэффекты - блокбастеры, которые мы смотрим с попкорном в руках, каждый сам по себе. В театре же есть общность. Я был в Улан-Удэ в Молодежном театре на спектакле «Любовь людей» - это совершенно чудесная работа! В зале я вновь чувствовал, что не один, а есть общность эмоций, которые пробегают по мне и зрителям рядом так, что потом меня шатало. Вот для чего театр, понимаете?
Спектакли-бродилки, которые у вас в Улан-Удэ тоже есть, и иммерсивный театр, создающий эффект погружения - это самая актуальная сейчас модель театра, которая скрестилась с современным искусством… Теперь, когда все рассказы со сцены закончились, мы берем зрителя за руку и ведем его с нами. Но для меня рассказ по-прежнему остается идеальной формой, наверное, потому что я люблю скучное, занудное, психологическое искусство.
Про драматургов
За 15 лет я видел только троих детей, которым талант драматурга был дан от рождения. Причем они не хотели быть драматургами. Драматурги – товар штучный. И у всех все по-разному. Я - с улицы, а кто-то очень талантлив и много учился. Иметь наставника – это хорошо, но если его нет, то, возможно, пьесы от этого хуже не станут. Хотя считается, что пьеса – самый сложный жанр.
Про хаос и смысл
Людям свойственно думать, что жизнь связанная – есть начало, развитие и конец. Это полная ерунда! Аристотель об этом все написал. Жизнь – это полный, абсолютный хаос. Ребята, вы могли с этим человеком никогда не встретиться, если бы вышли на полчаса раньше. Когда мы работаем в театре, то начинаем задумываться: а есть ли смысл? Возьмите любого театрального человека, я вам клянусь, если он не выпивает и не говорит, что нет смысла, - с ним что-то не так. Задача художника указывать на многообразие мира, его оттенки. И тут еще вопрос – кто кого воспитывает, мне кажется, если наладить честный диалог со зрителем.
Про «чувствилище»
В детстве мне всегда были интересны закрытые двери – хотелось знать, что за ними скрыто. Теперь театр помогает мне попадать в закрытые кластеры – в тюрьмы, т.д. А я мечтаю поработать с военными - интересно, как они будут мыслить и писать. Трудно было в тюрьме, особенно в женской. Заказчиком обучения в тюрьме был бывший зэк, который занимается бизнесом в колонии. Ну, казалось бы, зачем нам все это? Но мы должны получать обратную связь. Чувствилище – это наш главный козырь. За аудиторию надо сражаться. Хорошего зрителя нужно заслужить, а я еще считаю, что можно и воспитать. И заниматься этим необходимо.
Диляра Батудаева, «Номер один»
Результаты обучения драматургов, пишущих на бурятском языке, отсрочены во времени, но попытка состоялась в октябре этого года. Разговор о театре, его актуальности и жизнеспособности вообще и в Бурятии, в частности, прошел на театральном лектории в Русском драматическом театре 26 октября.
О феномене Глазго
Был в шотландском городе Глазго театр «Ситизен» - роскошный театр для среднего класса и буржуазии, в котором шли постановки Шекспира и другая классика. Но однажды в городе закрылись три завода, и центр переместился в другое место. А театр остался там, где все стало плохо. Как если бы МХТ им. Чехова оказался в Южном Бутово или оперный им. Цыдынжапова перенесли на Стеклозавод. Театр потерял аудиторию. Но режиссер Джон Кент не растерялся и сказал: «Мы будем работать с теми, кто есть». И театр начал играть для наркоманов, проституток, бомжей и сутенеров, создав специальную программу.
- Теперь все хотят работать с театром «Ситизен». Аудитория у них по-прежнему состоит из люмпенов, которые заполняют залы до отказа. Театр победил ситуацию, а МХТ им. Чехова закрыл бы двери и умер. Аудитория МХТ сегодня – это в основном люди за 50 или приезжие люди, – говорит Вячеслав Дурненков в самом начале и этим обозначает основную мысль: театр должен научиться работать с тем зрителем, который есть.
Об идеальном зрителе
- У театральных есть тайная мечта о неком идеальном зрителе – умном, воспитанном. Однажды в соцсети я предложил себя на год любому театру. Готов был поехать хоть куда, чтобы создать при театре некий отдел образования, в котором бы занимались воспитанием зрителя. Я сразу получил 80 предложений театров от Эстонии до Владивостока, но когда разослал минимальную программу работы с населением, мне никто не ответил. Никто! Вот тут мне стало плохо – я понял, что это никому не надо… Но меня вдохновил случай: у театра ко мне подошла красивая молодая женщина и сказала, что 15 лет назад она была на моих лекциях, после которых театр остался в ее жизни навсегда.
Про зрителей не для «искусства»
80 театров отказались от работы по воспитанию зрителя – постоянной работы с детьми, мастер-классов. Все говорят «искусство», но никто не учитывает зрителя. Но театр не может исходить только из себя, его задача – делать людей счастливыми. Чтобы они приходили, нужно их выслушивать. Хотя бы делать вид. Я не лицемер, но иногда этого бывает достаточно. Нас спасет, если мы будем работать со зрителем. Мы не имеем права отказываться от него.
Про суть театра
Театр - это необъяснимая вещь. 5 тысяч лет людей собирают и «договариваются», что здесь – зал, а здесь - сцена, и все начинает работать. Для одних театр – храм, и кто-то буквально целует сцену, а кто-то считает театр производством. Но если прижать меня в темном углу, я скажу, что театр – это социальный институт, это форум, площадка, на которой мы можем побыть вместе.
Про социальную работу
Я 15 лет работаю педагогом, обучая драматургии в тюрьмах, колониях. Один раз в неделю мы работали в северной телеутской деревне и в итоге сделали спектакль, номинированный на «Золотую маску». Знаете, теории, как правильно писать пьесы, нет и на русском языке. В Улан-Удэ мы работали сначала с детьми, а потом со взрослыми, рассказывая им о законах драматургии. Я почти не работаю с благополучными детьми или стараюсь, чтобы эти дети перемешались на проекте с теми, кого не видят в обычной жизни – детдомовцами, детьми с ДЦП, слепыми. Мы - одно общество и должны друг другу помогать. В доме престарелых хотели научить стариков писать пьесы, но выяснилось, что они не хотят учиться. Они заполнены воспоминаниями, как флешки, и единственное, что им нужно – просто кому-то это рассказать. Смерти там не боятся, ее ждут. Главный страх там - остаться беспомощным, лежачим. Мы стали записывать монологи, и получился спектакль «Серебряный век», который в итоге был куплен одним музеем за очень большие деньги.
Про серьезную драматургию
Как правило, ремесленная драматургия сделана правильно и гладко. В серьезной драматургии в пьесе всегда что-то сильно нарушено. Что-то очень выломано, иногда совершенно неосознанно. Должна быть мистерия, что-то очень неправильное, но именно это работает.
Про «музей» бурятской культуры
Когда мне говорят и показывают что-то, у меня есть ощущение, что это сегодня бурятская культура – это музей, где есть женщина-экскурсовод, которая что-то заученно рассказывает, но нет ощущения, что это - современность, что это живет. Как это решить? Как доказать, что в культуре есть смысл? Писать пьесы в том числе и об этом. Половина пьес начинающих бурятских драматургов – про бурятскую женщину и семью. Но порой люди такие вещи пишут – башню срывает! Они задаются вопросами кризиса родной культуры: зачем мне это, если завтра здесь будет совсем другая жизнь – небоскребы, т.д.? А останется ли традиционное? И люди пытаются понять, зачем им это надо.
Про менталитет
Сначала мы писали пьесы на русском, но при переводе выяснялось, что буряты так никогда не говорят – другая ментальность. Иногда мы объясняли, что по законам драматургии тут должно быть не так, но нам отвечали: «Мы – буряты, у нас так не бывает». Мы только кураторы, а эти люди должны помочь своему языку. И у них глаза горят. Пока человек не напишет свою первую пьесу, не угадаешь, выйдет ли из него драматург. Есть три- четыре пьесы, которые я бы показал кому-то еще. Надо писать о том, отчего не спишь по ночам. Знаете, что мне интересно? В русском театре в финале всегда вопрос. В английском всегда есть ответ. А Бурятия будто ищет свой вариант.
Про мощь культуры
В экономике спрос рождает предложение. В культуре предложение рождает спрос. Пока что-то не сделаешь, спроса не будет. Что сделали японцы после войны? Главным предметом в школе униженная и разорванная Япония сделала эстетику. Потому что культура – это сильное оружие влияния. Когда мне говорят, что сегодня мы занимаемся чем-то эфемерным, я вспоминаю Японию, перед которой у Америки большой финансовый долг. И это настоящий реванш, ставший возможным благодаря отношению к культуре.
Про конфликты
В жизни мы избегаем драматических конфликтов. «Кидай все в пьесу!» - таков принцип. В пьесе можно моделировать финал, в ней есть свои законы, а в жизни законов нет. Но иногда в жизни может быть то, чего в пьесе – никогда, потому что в пьесе нужна четкая мотивация. Драматург Людмила Петрушевская говорит, что первые 10 минут в спектакле не должно быть понятно ничего, а Николай Коляда – что все должно быть понятно сразу, чтобы «тетя Маша» не убежала со спектакля.
Про любимое «занудное» искусство
Из проката ушло сильное художественное авторское кино. Остались только спецэффекты - блокбастеры, которые мы смотрим с попкорном в руках, каждый сам по себе. В театре же есть общность. Я был в Улан-Удэ в Молодежном театре на спектакле «Любовь людей» - это совершенно чудесная работа! В зале я вновь чувствовал, что не один, а есть общность эмоций, которые пробегают по мне и зрителям рядом так, что потом меня шатало. Вот для чего театр, понимаете?
Спектакли-бродилки, которые у вас в Улан-Удэ тоже есть, и иммерсивный театр, создающий эффект погружения - это самая актуальная сейчас модель театра, которая скрестилась с современным искусством… Теперь, когда все рассказы со сцены закончились, мы берем зрителя за руку и ведем его с нами. Но для меня рассказ по-прежнему остается идеальной формой, наверное, потому что я люблю скучное, занудное, психологическое искусство.
Про драматургов
За 15 лет я видел только троих детей, которым талант драматурга был дан от рождения. Причем они не хотели быть драматургами. Драматурги – товар штучный. И у всех все по-разному. Я - с улицы, а кто-то очень талантлив и много учился. Иметь наставника – это хорошо, но если его нет, то, возможно, пьесы от этого хуже не станут. Хотя считается, что пьеса – самый сложный жанр.
Про хаос и смысл
Людям свойственно думать, что жизнь связанная – есть начало, развитие и конец. Это полная ерунда! Аристотель об этом все написал. Жизнь – это полный, абсолютный хаос. Ребята, вы могли с этим человеком никогда не встретиться, если бы вышли на полчаса раньше. Когда мы работаем в театре, то начинаем задумываться: а есть ли смысл? Возьмите любого театрального человека, я вам клянусь, если он не выпивает и не говорит, что нет смысла, - с ним что-то не так. Задача художника указывать на многообразие мира, его оттенки. И тут еще вопрос – кто кого воспитывает, мне кажется, если наладить честный диалог со зрителем.
Про «чувствилище»
В детстве мне всегда были интересны закрытые двери – хотелось знать, что за ними скрыто. Теперь театр помогает мне попадать в закрытые кластеры – в тюрьмы, т.д. А я мечтаю поработать с военными - интересно, как они будут мыслить и писать. Трудно было в тюрьме, особенно в женской. Заказчиком обучения в тюрьме был бывший зэк, который занимается бизнесом в колонии. Ну, казалось бы, зачем нам все это? Но мы должны получать обратную связь. Чувствилище – это наш главный козырь. За аудиторию надо сражаться. Хорошего зрителя нужно заслужить, а я еще считаю, что можно и воспитать. И заниматься этим необходимо.
Диляра Батудаева, «Номер один»
